Сергей МедведевВторой
Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Орехова
®
1. Октябрь 2034-го
В пять утра печально закричал петух. Ему никто не ответил – петух был единственным в деревне. Только где-то на окраине села раздалась автоматная очередь, ухнула граната, небо осветили фейерверки. Петух испугался и опять закукарекал. С полчаса Петровы лежали молча, осмысливая происходящее. Виктор Сергеевич заговорил первым:
– Слышишь, Лидия, как красиво кричит петух, успокаивающе.
– Все шутишь. Думаешь, ты такой миленький, хорошенький, а на самом деле ты старый беззубый дедок с четырьмя пальцами на правой руке. – У Лиды было плохое настроение.
Виктор Сергеевич вздохнул и натянул одеяло на голову. Как в детстве, когда было страшно.
– Холодно сегодня. Ты опять дрова экономишь? – Виктор Сергеевич высунул голову из-под одеяла и зло глянул на Лиду.
– Конечно экономлю, Витя. Только октябрь, а уже прохладно. А нам еще зимовать. Можешь ко мне перебраться. Со своим одеялом.
Виктор Сергеевич встал с кровати. Он был в красном толстом свитере под горло и в серых спортивных штанах, похожих на кальсоны. Штаны были куплены лет пятнадцать назад.
– Двигайся, Лидка. – мужчина пристроился рядом с женой.
Лида повернулась на бок. Виктор лег и, немного подумав, все-таки обнял жену. Она была в зеленой самодельной кофте и таких же, как у него, спортивных штанах.
Когда-то жена говорила:
– Витя, я бывшая спортсменка, мне трудно без движения. Давай хотя бы иногда двигаться – пробежки, подтягивания. Зря мы, что ли, штаны покупали… Чего без дела лежат?
– Лида, мы же и так много двигаемся. Не хочу я никуда бегать.
– Спорт и тяжелый физический труд – это не одно и то же, Витя!
Спортивные планы растворились в суровых буднях. А штаны остались как напоминание о другой жизни, практически альтернативной реальности. Как последние льдинки в весенней луже. Как зеленые листья на первом снегу. Памятником тому времени стал и деревянный турник во дворе. Первые годы Виктор Сергеевич его регулярно красил: сначала турник был желтым, потом синим, затем красным. Но краски закончились, и турник со временем вернулся к своему естественному цвету – цвету засохшего дерева. Последние пару-тройку лет Петровы использовали турник в основном для сушки белья.
– Какие у тебя холодные руки, Витя. Это, наверное, потому, что мизинца нет. Кровообращение нарушено. Нет, разве? – Лида вспоминала про палец, когда была недовольна Виктором или жизнью в целом. Чаще Лида была недовольна мужем без конкретной причины, так сказать авансом: все равно рано или поздно что-нибудь сделает не так.
– Чушь. Ты сама это знаешь, Лида. Человеку вполне достаточно четырех пальцев. Даже с одним живут. И на кровообращение отсутствие пальца не влияет, и подтягиваюсь я всего на один раз меньше, чем с пятью пальцами. – Виктор попытался сменить неприятную для него тему. – Кажется, у Леонидовых стреляли.
– Слышала. У них праздник. Сын с другом приехали в гости, Наташка мне говорила. Неделю уже гуляют. Помнишь Вадика? Какой был тихий мальчик. Отделочником когда-то работал. Недолго. Потом ушел служить. И вот вернулся. Отслужил.
– Совсем не помню.
– Такой белобрысый, с маленькими глазками. Почти безбровый. Бледный. Как будто всегда в побелке.
– Не помню.
– Что ты вообще помнишь? – рассердилась Лида, найдя повод для недовольства супругом. – Сколько у нас кур, помнишь? Во двор пойдешь – пересчитай. Вчера, когда стемнело, показалось, что у наших ворот кто-то крутится. Не стала тебе говорить. Пистолет на тумбочку у кровати положила, возьми с собой на всякий случай.
– Лида, ты что! О таких вещах надо сразу говорить, может, это твой белобрысый с другом?
– Ты уже спал. Ты же так трудно засыпаешь и спишь беспокойно, кричишь.
– Ладно. – Виктор Сергеевич зажмурился и подумал, что хорошо бы поспать еще. Но не получилось – тихий белобрысый мальчик с маленькими глазками и его безымянный друг пугали пенсионера.
Виктор сел на кровати.
– Нинка Леонидова позавчера днем приходила. Картошки просила, говорит, сын с другом все запасы сожрали, как саранча, это она так выразилась. – Виктор взял с тумбочки пистолет и положил его в карман спортивных брюк.
– А я где была?
– К морю ходила, сети проверяла.
– Дал картошки?
– Пару кило, обещала у нас в огороде отработать – они втроем дорожку битыми кирпичами вымостят.
– Удивляюсь людям, почему бы кур самим не завести, огородик какой-нибудь.
Виктор подумал и признался:
– Нинка и курицу просила, но я не дал.
– Понятно, значит, точно Леонидовы приходили. За курицей. Мало им картошки. Пересчитай кур. Хотя… Хотя Петьку можно было бы им отдать, – усмехнулась Лидка. – А то кричит-кричит, толку никакого… Только внимание привлекает.
– Как же мы без петуха? Или ты специально, чтобы меня разозлить? – возмутился Виктор Сергеевич.
– Нового купим, Витя, молодого. В Поселке металлистов тоже кур держат.
– Петра не отдам. От него какой-то покой на душе. – От возмущения у Виктора левый глаз стал меньше правого.
Напротив Петрова в спальне висело зеркало в овальной деревянной оправе. Виктор Сергеевич любил рассматривать в нем свое отражение. Сто лет назад он прочитал в журнале «Здоровье», что разный размер глаз – признак больного головного мозга. Впрочем, на следующей странице журнала было написано, что полная симметрия лица – признак приближающейся смерти. Журнал предлагал читателям обратиться к врачу, чтобы тот разобрался, по какому пути идет пациент. Только где ж теперь врачи, подумал Виктор Сергеевич. Почему, кстати, в Маргаритовке нет ни одного врача? Где врачи? Сами себя лечат врачи! Увы!
Лида продолжала:
– От меня, Витя, у тебя должен быть покой, а у тебя покой от петуха. И мне это не нравится. Неправильно дружить с петухом. У тебя есть жена и, может быть, где-то дочь Саша от первого брака. А ты с петухом разговариваешь чаще, чем со мной.
– Я не с петухом, я сам с собой разговариваю. Ты деревья обнимаешь, я же не возражаю. Что ты там им шепчешь? Понимаю, что снимаешь стресс. Ладно, пойду кур покормлю, заодно пересчитаю.
Виктор вышел во двор. Одной курицы действительно не было. У Петрова похолодело внутри.
– Или я ошибся? Не может быть. Петя, Петрушка, ты видел что-нибудь? Молчишь. Мой хороший! Ты все забыл! Ты все забыл! Куриная память!
Когда-то на Виктора Сергеевича большое впечатление произвела новость о памяти кур. Оказывается, что она ограничена десятью секундами. Автор статьи «Куры и проблемы выживания» предполагал, что столь короткая память – это защитный механизм птиц, иначе они сошли бы с ума, столько много смертей своих близких им приходится видеть чуть ли не ежедневно.
Петух взлетел на забор, испугавшись пожилого человека в фуфайке и бейсболке. Петя видел Виктора Сергеевича каждый день, но всякий раз пугался. У Пети и впрямь была плохая память.
– Ну что ты, Петя! Я ж только погладить. Это я, Виктор! Витя! Эх ты! Если что, знай, я за тебя. Никому тебя не отдам. Мы же оба пенсионеры. Мы должны держаться друг друга. Ты знаешь, Петя, какие дела творятся. Как много неожиданностей со знаком минус в этой жизни. О! Мы раньше не могли даже представить, какие надо будет принимать решения! Вот взять Вадика Леонидова. Вот я, предположим, увидел, что он хочет присвоить мою курицу. И что надо делать? Застрелить? За курицу? Ты не обижайся, что я о курах так пренебрежительно. Не обижаешься? А если не застрелишь, то он тебя, меня то есть, сам застрелит. Наверное. А может, не застрелит, может, он не настроен на убийство? Услышит мой голос, испугается и убежит. Другой вариант. Если я сразу выстрелю в него солью, попаду в него, а он разозлится? Подождать, пока он первым откроет огонь? А потом бросить в него гранату? Так-то, Петя. Непонятно, как себя вести. Цена вопроса неизвестна. Мы и в город не вернулись, чтобы быть подальше от таких вопросов. Может, сразу сдаться? Сдаться, а потом встроиться в имеющуюся систему. Я не знаю, Петя! Не знаю! Выбор линии поведения – вот главный конфликт эпохи! Ты, выбравший линию А, конфликтуешь с частью себя, выбравшей линию Б. Вот! Запишу в дневник.
Наиболее драматические наблюдения за жизнью Виктор Сергеевич записывал карандашом в черный блокнот. К осени 2034 года в нем было сто семьдесят страниц.
Пропавшая курица в конце концов нашлась. Точнее, ее голова и перья. В крови.
– Это лиса приходила, видно, что была жестокая борьба, куски лисьего меха повсюду, они всегда оставляют птичью голову на месте преступления, – радостно крикнул Виктор Сергеевич жене.
– Ну слава богу. Не человек. Но все равно надо забор укрепить. Веток акации нарежь. Разбросай под забором и замажь глиной.
Виктор задумался. Несмотря ни на что, у него было хорошее настроение. Потому что день был солнечный. Солнечному утру в конце октября, после недели дождей, радуешься больше, чем стабильно жарким летом. И Виктор Сергеевич радовался: улыбнулся Петру, потер подбородок, глубоко вдохнул носом и шумно выдохнул ртом. Радовался, несмотря на мертвую курицу. Про акации он не расслышал…
– Витя, ты меня слышишь, надо укрепить забор!
– Слышу, слышу! – не задумываясь о смысле услышанного, ответил Виктор.
«Хорошо было бы, конечно, завести большую собаку. Но это лишний рот, лишний шум и лишнее внимание к дому. А это даже хуже, чем лишний рот», – подумал Виктор Сергеевич.
Собак в поселке не было ни у кого. Даже у Полковника.
2. Полковник и другие обитатели поселка
Полковником в поселке звали Ивана Ивановича Петренко. Он гордился этим прозвищем, поскольку на самом деле дослужился лишь до подполковника. Но где вы слышали кличку Подполковник? Слово не ложится на язык. Жители поселка повысили Петренко в звании.